Врата - Страница 1

К оглавлению

1

Глава 1

   Меня  зовут  Робинетт  Броудхед:  вопреки  своему имени, я мужчина. Мой психоаналитик (я зову его Зигфрид фон Психоаналитик, хотя, конечно, это не его  имя:  у  него вообще нет имени, потому что он машина) по этому поводу получает немало электронного удовольствия.

   - Почему вас беспокоит, что некоторые считают это женским именем, Боб?

   - Меня не беспокоит.

   - Тогда почему вы постоянно об этом вспоминаете?

   Он  раздражает  меня,  вспоминая  о  том,  что я вспоминаю. Я смотрю на потолок  с  подвешенными  мобилями и светильниками, потом в окно. На самом деле   это   не   окно.   Движущаяся  голограмма  прибоя  на  мысе  Каена; программирование Зигфрида очень эклектично. Спустя немного я говорю: "Меня так  назвали  родители,  с  этим  я  ничего  не могу поделать. Я произношу Р-О-Б-И-Н-Е-Т-Т, но остальные обязательно произносят неверно".

   - Вы знаете, что можно поменять имя.

   -  Если  я  это сделаю, - говорю я, и я уверен, что прав, - ты скажешь, что у меня навязчивое желание защитить свои внутренние дихотомии.

   -   На  самом  деле  я  скажу,  -  говорит  Зигфрид  со  своим  тяжелым механическим   юмором,   -   что   не   нужно   использовать   специальные психоаналитические  термины.  Я  был  бы  благодарен,  если  бы  вы просто сказали, что чувствуете.

   -  Я  чувствую,  -  в  тысячный раз отвечаю я, - что я счастлив, у меня никаких проблем. Да и почему бы мне не быть счастливым?

   Так  мы  играем  словами, и мне это не нравится. Мне кажется, что в его программе  какая-то  ошибка.  Он  говорит:  "Скажите мне, Робби, почему вы несчастны?"

   Я ничего не отвечаю. Он настаивает: "Я думаю, вы обеспокоены".

   -  Вздор, Зигфрид, - говорю я, испытывая легкое отвращение, - ты всегда так говоришь. Я ни о чем не беспокоюсь.

   Он  вкрадчиво  заявляет:  "Нет ничего плохого в том, чтобы сказать, как себя чувствуешь".

   Я  снова смотрю в окно, я сержусь, потому что начинаю дрожать и не знаю почему. "Ты мне надоел, Зигфрид, понимаешь?"

   Он  что-то  отвечает,  но  я не слушаю. Гадаю, зачем я трачу здесь свое время.  Если  есть  человек,  имеющий  все  основания для счастья, то этот человек  я.  Я  богат.  Хорошо выгляжу. Не стар, и к тому же у меня Полная медицина,  так что в следующие пятьдесят лет я могу быть любого возраста - по  выбору.  Живу  я  в Нью-Йорке под Большим Пузырем; тут может позволить себе  жить  только  очень  богатый  и  к тому же известный человек. У меня летние  апартаменты, выходящие на Тапанское море и на плотину Палисейдс. И девушки  сходят  с  ума  из-за  моих трех браслетов-"вылетов". На Земле не очень  много  старателей,  даже  в  Нью-Йорке. Все дико хотят услышать мой рассказ  о  том,  что  там на самом деле в туманности Ориона или в Большом Магеллановом  Облаке  (Разумеется, я не был ни в одном из этих мест. О том единственном интересном месте, где я побывал, я не люблю говорить).

   - Если вы действительно счастливы, - говорит Зигфрид, выждав положенное количество микросекунд, - зачем вы приходите сюда за помощью?

   Терпеть не могу, когда он задает вопрос, который я и сам себе задаю. Не отвечаю.  Ежусь  на  матраце  из  пластиковой  пены, снова занимая удобное положение; чувствую, что сеанс предстоит долгий и мерзкий. Если бы я знал, почему мне нужна помощь, зачем бы она была мне нужна?

   - Роб, вы сегодня неразговорчивы, - говорит Зигфрид в маленький динамик в  голове  матраца.  Иногда  он  использует  очень  жизнеподобный манекен, который  сидит  в  кресле,  постукивает  карандашом  и  время  от  времени насмешливо улыбается. Но я ему сказал, что нервничаю из-за этого. - Почему бы вам просто не сказать мне, о чем вы думаете?

   - Я ни о чем особенном не думаю.

   - Расслабьтесь. Говорите все, что придет в голову. Боб.

   - Я вспоминаю... - говорю я и замолкаю.

   - Что вспоминаете, Роб?

   - Врата?

   - Это скорее вопрос, чем утверждение.

   -  Может,  так и есть. Ничего не могу поделать. Именно это я вспоминаю: Врата.

   У меня есть все основания помнить Врата. Там я добыл деньги, браслеты и все  остальное. Я вспоминаю тот день, когда покинул Врата. Это был, сейчас сообразим,  31 день 22 орбиты, значит, отсчитывая назад, шестнадцать лет и несколько  месяцев  с  того  времени,  как я оставил Землю. Тридцать минут спустя после того, как меня выписали из больницы, я получил деньги, сел на корабль и улетел. Не мог больше ждать ни минуты.

   Зигфрид  вежливо  говорит: "Пожалуйста, Робби, говорите вслух, о чем вы думаете".

   - Я думаю о Шикетее Бакине, - отвечаю я.

   - Да, вы упоминали его, я помню. А что же о нем?

   Я  не отвечаю. Старый безногий Шикетей Бакин жил в соседней комнате, но я  не  хочу обсуждать это с Зигфридом. Я корчусь на своем круглом матраце, думая о Шики и стараясь не заплакать.

   - Вы, кажется, расстроились, Боб.

   На  это  я  тоже  не  отвечаю. Шики - единственный человек, с которым я попрощался  на  Вратах.  Странно.  В нашем статусе была большая разница. Я старатель,  а Шики мусорщик. Ему платили ровно столько, чтобы он не умер с голоду,  потому  что  он  выполнял грязную работу, и даже на Вратах кто-то должен  убирать  мусор.  Но  рано  или  поздно  он станет слишком старым и больным даже для этой работы. Тогда, если ему повезет, его просто выбросят в космос, и он там умрет.

   Если  же  не повезет, его, возможно, отправят обратно на планету. Здесь он  тоже  умрет  и  очень  скоро,  но  вначале  несколько  недель проживет беспомощным калекой.

1