Врата - Страница 67

И вот я сидел в салоне первого класса СРС (сверхзвукового реактивного самолета), стюардесса приносила напитки, я болтал со своей хорошенькой соседкой хапи-хаоле. И - как только девушка начинала дремать или уходила в туалет, а стюардесса смотрела в другую сторону, - меня разрывали молчаливые, ужасные, мучительные рыдания.

Но стоит кому-нибудь взглянуть в мою сторону - я опять улыбающийся, оживленный, богатый.

- Не хотите ли сказать, что вы чувствуете именно в эту секунду. Боб?

- Хотел бы, Зигфрид, если бы знал.

- Вы на самом деле не знаете? Не можете вспомнить, что было в вашей голове только что, когда вы молчали?

- Конечно, могу. - Я некоторое время не решаюсь, потом говорю:

- О, дьявол, Зигфрид, я просто ждал, чтобы меня утешили. Я кое-что понял накануне, и мне было больно. О, ты не поверишь, как было больно. Я плакал, как ребенок.

- Что же вы поняли, Бобби?

- Я пытаюсь тебе рассказать. Относительно... ну, отчасти относительно матери. Но также... относительно Дэйна Мечникова. У меня были... были эти...

- Я думаю, вы пытаетесь рассказать что-то относительно фантазий - у вас анальный секс с Мечниковым, Боб. Верно?

- Да. Как ты все хорошо помнишь, Зигфрид. Плакал я о маме. Отчасти...

- Вы уже говорили мне об этом, Боб.

- Верно. - И я закрываюсь. Зигфрид ждет. Я тоже жду. Вероятно, хочу, чтобы меня еще уговаривали, и некоторое время спустя Зигфрид идет мне навстречу.

- Посмотрим, не могу ли я вам помочь, Боб, - говорит он. - Какое отношение друг к другу имеют ваши слезы о матери и ваши фантазии об анальном сексе с Дэйном Мечниковым?

Я чувствую, что внутри у меня что-то происходит. Как будто влажное мягкое содержимое груди начинает пузыриться в горле. Я чувствую это по голосу. Он был бы дрожащим и ужасно жалким, если бы я его не контролировал. Но я его контролирую, хотя отлично знаю, что такое утаить от Зигфрида невозможно; он получает информацию от датчиков и может судить о том, что происходит со мной, по напряжению мышц и влажности ладоней.

Но тем не менее я пытаюсь. Тоном учителя биологии, препарирующего лягушку, я говорю: "Видишь ли, Зигфрид, мама любила меня. Я это знал. И ты знаешь. Проявление логики; у нее просто не было выбора. И Фрейд однажды сказал, что ни один мальчик, уверенный в любви своей матери, не вырастает невротиком. Только..."

- Пожалуйста, Робби, это не вполне верно, к тому же вы философствуете. Но вам совсем не нужны эти преамбулы. Вы увертываетесь, верно?

В другое время я за это вырвал бы у него его цепи, но на этот раз он правильно оценил мое настроение. "Хорошо. Но я на самом деле знал, что мама меня любит. Она ничего не могла с этим поделать! Я был ее единственным ребенком. Отец умер - не прочищай горло, Зигфрид, я уже подхожу. Было логически необходимо, чтобы она любила меня, и я понимал это, никаких сомнений у меня не было, но она об этом никогда не говорила. Ни разу".

- Вы хотите сказать, что никогда за всю жизнь вы не слышали от нее: "Я тебя люблю, сын"?

| ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

| Корабль аЗ-77, рейс 036В51. Экипаж Т. Паррено,

| Н. Ахойя. Е. Нимкин.

| Время до цели 5 дней 14 часов. Позиция -

| окрестности Альфа Центавра А.

| Резюме. Планета земноподобная, покрыта густой

| растительностью. Цвет растительности

| преимущественно желтый. Атмосфера очень напоминает

| смесь хичи. Планета теплая, полярных шапок нет, и

| средняя температура примерно такая же, как на

| земном экваторе. Не зарегистрированы ни животная

| жизнь, ни подписи (метан и прочее). Некоторые

| растения хищные, они очень медленно передвигаются,

| переставляя выступающие части лозоподобных

| отростков, потом подтягиваются и переносят корни.

| Максимальная измеренная скорость такого

| передвижения - примерно два километра в час.

| Никаких артефактов. Паррено и Нимкин высадились и

| вернулись с образцами растительности, но умерли от

| токсико-дендроноподобной реакции. На их телах

| образовались огромные волдыри. Начались сильные

| боли, зуд, они начали задыхаться, вероятно, из-за

| накопившейся в легких жидкости. Я не принес их на

| корабль. Не открывал шлюпку. Отцепил шлюпку и

| вернулся без нее.

| Оценка Корпорации. Обвинения против Н. Ахойя

| не выдвинуты с учетом его репутации в прошлом.

- Нет! - кричу я. Потом снова овладеваю собой. - Во всяком случае не прямо. Однажды - мне было восемнадцать лет, и я спал в соседней комнате - я слышал, как она говорила подругам, что я замечательный ребенок. Она гордится мной. Не помню, что именно я сделал; получил награду или работу, но она гордилась мной и любила меня, и так и сказала... Но не мне.

- Пожалуйста, продолжайте. Боб, - немного погодя говорит Зигфрид.

- Я и продолжаю. Дай мне минутку. Больно! Вероятно, это можно назвать основной болью.

- Пожалуйста, не ставьте себе диагноз, Боб. Просто говорите. Пусть выходит наружу.

- О, дерьмо!

Я тянусь за сигаретой и застываю. Это обычно хорошо действует, когда мне туго приходится с Зигфридом, потому что почти всегда вовлекает его в спор, не пытаюсь ли я облегчить напряжение, вместо того чтобы справиться с ним. Но на этот раз я испытываю такое отвращение к себе, к Зигфриду, даже к своей матери... Я хочу покончить с этим. "Послушай, Зигфрид, вот как это было. Я очень любил маму и знаю - знал! - что она меня любила. Но она не очень хорошо показывала это".